«22.12.1974. Интересное оглавление книги Бернштейна ^[226]: просто «Чередование», «Именные основы» – и всё.

У меня назревает книга «Проблема символа». Хочу, пока не подох, свести всё воедино, сделать сводку – и вдруг какой-то Simbolizam! Simbolizam какой-то! ^[227] Переплюнул Лосева. А Лосева трудно переплюнуть, он долго занимался этим.

В греческой литературе с символом просто срам. Там на протяжении всей истории symballo значит завещать, договариваться. Торговые обязательства все тоже symbolon. И почти только в самом конце античности, только в неоплатонизме символ начинает обозначать символ чего-то другого. Отсюда я делаю вывод: поскольку вся Греция была пронизана символизмом, самый термин был как бы не нужен, кроме как в период упадка, когда настоящий символ ушел из жизни. Тогда и почувствовалась потребность теоретизировать. Этим занималась Аза.

У тебя есть интерес к этому делу, ты облосевился, облосился за эти десять лет, так что тебя трудно заменить. Ты мне незаменим как человек, который сознательно относится, интересуется. Часто ты наперед знаешь, что мне нужно. Ты не дуб, а в отношении знания языков, английский, немецкий, французский…

( ... )

«3.10.1971. Я им говорю: вы же вроде бы знаете, что такое предложение. Я – не знаю. Есть 250 разных определений предложения. Какое считать правильным, согласия нет. А он, видите ли, уже знает, уже подсчитывает виды предложений, уже структуру предложения выводит! Нет, формализовать – так до конца! Прежде всего тогда надо формализовать подлежащее и сказуемое. Вы не понимаете предложения «Бык яростно спит», «девочка яростно бодается»? А я говорю, что не понимаю, чего вы тут не можете разобрать.

У них типичная ошибка petitio principii: они заранее уже решили, что считать предложением и что не считать, а потом ищут определения. Я тогда не понимаю, что такое фраза. А вот если полностью формализовать, то предложением будет механическая форма, которая относится ко всякой действительности.

( ... )

«6.9.1970. Когда я пришел, А.Ф. пил кофе в помещении. Я не спросил его, как он спал; вообще я спрашивал об этом всего только раз, но часто А.А. и Оля сразу сообщают о самочувствии А.Ф.; например, прошлый раз, в пятницу, он не мог заснуть до 12-и часов дня. Сейчас А.Ф. весел, бодр. А.А. сказала, что он уже с утра стоял на протоколе. Я спросил, что это за протокол. А.Ф. объяснил: Да вот они называют эту веранду порталом. Ну, в моем представлении портал что-то другое и называть порталом мне веранду как-то неудобно, так я произношу это слово протокол ^[27]. Выхожу постоять на протоколе.

Упомянули о библиографии, которую мне дала перепечатывать А.А. в несовершенном виде; я изукрасил ее красными пометками. А.А. обеспокоилась; она такая, совершенно непосредственная, настроением своим не владеет, очень простодушная. Потом по поводу моего поступления в аспирантуру говорили о лингвистах. Я сказал, что у меня гердеровская концепция языка; да, вспомнила А.А., Гердер тоже говорил о детерминированности. Я сообщил, что Андрей Анатольевич Зализняк будет в этом семестре читать старославянский. Аза Алибековна заметила: «Старославянский язык очень богатый в смысле индоевропейских соответствий, но для его преподавания не нужно знать так много языков, как знает Зализняк. Имеются труды, в которых всё есть. Например, Крае (Krahe), Indogermanische Sprachwissenschaft. Я этой книгой пользуюсь иногда для своих лекций и знаю, что там всё есть. Или Дельбрюк, его восьмитомник, который еще с девяностых годов публикуется, но всё еще современный. Языками в наше время никого не удивишь. Над полиглотами только смеются. Долгопольский знает 120 языков. Потешаются над ним и предлагают его проэкзаменовать. С мешком книг его видели в Тбилиси. Он подходил там чокаться к А.Ф. – выпьем за правду, уже совсем пьяный. Девятнадцатый век всё сделал для нас, и теперь знать языки легко. Из лингвистов феноменальная личность слепой Щур. Со всего мира ученые шлют ему массу книг. Он много пишет, но всё туда, на Запад, а здесь почти не печатается. Конечно, никакой политики у него нет. Но как-то просветляется весь язык в его работах».

( ... )

«22.4.1973. По просьбе А.Ф. я написал рецензию на книгу Л.З. Совы «Аналитическая лингвистика». А.Ф. показалось слишком резко, хотя он почти во всём согласился со мной. Я отвечал на поставленные им вопросы: (1) Обладают ли окончательной ясностью термины «язык», «теория языка» и «теория метаязыка»; «лингвистический элемент», «теория лингвистических элементов» и «наука о теориях лингвистических элементов»? (2) Можно ли при определении этих элементарных понятий обойтись без принципов предельного обобщения и без категории структуры? (3) Что такое «аналитическая лингвистика» и можно ли считать этот термин вполне ясным? (4) Разобрать по собственному усмотрению две или три главы из книги с точки зрения соответствия первоначально данным определениям и с точки зрения их полезности или бесполезности. (5) В чем отличие от традиционного понимания грамматики? (6) Степень новизны? степень годности этой новизны?

И еще серия детальных вопросов: (1) Дать определение в начале: словесный элемент, лингвистический элемент, аналитическая лингвистика. (2) Изложить пример с управлением. (3) Откуда получаются 60 элементов определения, действительно ли каждое из этих значений предельно. Возможны и другие элементы определений? (4) Предложение. Каково окончательное определение предложения. Чем оно отличается у Л.З. Совы от традиционного, есть ли преимущества по сравнению с традиционным или нет? Или я не улавливаю, а есть новое? (5) Чем речевая деятельность у нее отличается от нашего обычного понимания речи? (6) Так ли, что одного дуала мало? что для знака значения мало, а должно быть еще значение фонемы? Но в таком случае она дает определение не знака, а своего конструкта внутри дуала. Или я не так говорю?

( ?.. )